Наваждение - Страница 65

Конечно, Казак тоже не просто так восемь лет гулял, что мог, он тянул, например, их салоны по продаже автомобилей. Тут все работало четко и приносило стабильный, хороший доход все годы, с поправкой на общее состояние экономики и покупательскую способность населения. А вот гостиница зачахла, превратившись больше в бар-бильярдную. Дима подумывал отдать этот объект Куперу. Друг разбирался в этом бизнесе лучше, да и после того, как его в прошлом прижали, отобрав один бар, вряд ли откажется от такого предложения. Еще хорошо поднялась одна IT-компания, которой Дмитрий крепко помог когда-то начать. И парни с готовностью и без споров выплачивали все это время процент. Да и Казак их прикрывал, если что.

Заглохла и сеть небольших продуктовых магазинов по районам. Надо было с ней определяться. И еще куча дел по мелочи, которые он точно не решит сегодня. А еще и их вопрос с Калетником, и нюансы по Мартыненко, который сейчас хоть и сидел в следственном изоляторе, вместе с большей частью своих помощников, а все равно пытался на кое-какие моменты влиять и вставлять им палки в колеса, падла. В общем, было чем заняться.

И Дмитрий знал, что еще минут пять-десять, и он таки отставит чашку, возьмет пальто и пиджак, и поедет. Но пока он стоял у окна, отодвинув все эти вопросы и проблемы подальше, пил кофе, и наблюдал за тем, как Лиза во дворе играла со своей дворнягой.

Забавно. Было заметно, что ей это непривычно, да и сложно казалось назвать Лизу заядлой собачницей, о чем Дмитрий не раз ей говорил, наблюдая, как после вот таких вот игр, или даже просто погладив свою Жучку, Лиза вытирает руки влажными салфетками. А она всегда смущалась и даже вроде терялась немного.

«Привычка, вбитая с детства. Руки должны быть чистыми», - пожимая плечами, оправдывалась Лиза с улыбкой, он же хмыкал. Хотя, теперь, немного ближе узнав мать Лизы, пусть и заочно, многое становилось понятней. Особенно в том ее поведение, восьмилетней давности.

И вот тут Дмитрий подбирался к корню своих размышлений за последние недели: он допустил ошибку. Глобальную. Предвидел ее, вроде бы исключил. И осознал, что все равно где-то упустил решающий фактор. Вопрос состоял в том: касалось ли это только Лизы? Пока все указывало на то, что «да», в остальном он продумал и просчитал, действуя без осечек. А с ней прокололся.

Калиненко не знал эту женщину, заливающуюся смехом при игре в мяч с дворнягой. Понятия не имел – кто она и как оказалась в его постели. Не мог предугадать, что она сделает или ответит в следующий момент. Однако, все больше убеждался, что считает этот промах – своей удачей.

Была ли она такой восемь лет назад? Дмитрий понятия не имел. И если ответ положительный – он не понимал, как мог проворонить такое? Как мог позволить ей существовать на краю его интересов, только в качестве сексуального объекта, упустив все иное? Все равно что качественным, дорогим виски лишь сдобрить вкус кофе, а остальную бутылку спрятать в шкаф и забыть.

Да, вероятно, это имело значение: то, что тогда он не видел в своей Потеряшке ничего, кроме аппетитной фигуры и готовности удовлетворить любое его желание. Он в принципе в то время не удосужился разобраться в личности Елизаветы. Хотя, Калиненко допускал и то, что она была иной. Моложе. Проще.

Сейчас же, словно в том самом хорошем виски, в ней обозначились нюансы. Появились грани, которых не ощущалось раньше. И она «била в голову», мягко, но точно. Совсем как дорогой алкоголь. С ним такое случилось впервые. Если не брать в расчет ту самую увлеченность Потеряшкой. Хотя эти два отношения к одной женщине даже сравнивать казалось странным, настолько Лиза теперь вела себя иначе.

Она и в прошлом не страдала склонностью к притворству или фальшивости. Не дула губы, требуя что-то в ответ на свое тело, не устраивала скандалов или истерик. Не пыталась манипулировать его желанием иметь ее. Однако теперь к этому всему добавилось нечто большее. А уж с тех пор, как они поговорили откровенно, определив свои позиции, Дмитрию вообще казалось, что он теряет контроль над ситуацией. И это при том, что Лиза и сейчас ничем не манипулировала. Она, похоже, просто получала удовольствие от жизни. Но делала это с таким азартом, легкостью, полнотой, что невозможно было не смотреть, не участвовать в этом «празднике сибарита». Она всех вокруг словно заражала своим удовольствием. Причем, делала это непроизвольно. Но без всякого стеснения или жеманства. Если ей хотелось сказать ему «спасибо», как десять минут назад, Лиза просто говорила. А он потом стоял и ломал себе мозг, пытаясь угадать, за что именно эта благодарность. Если же ей вдруг хотелось его поцеловать, Лиза просто приходила к нему в кабинет и целовала, вгоняя в ступор сознание Калиненко. Но не тело. Однозначно отвлекая от дел. Раньше подобное было его привилегией, кажется. Но Дима соврал бы, заявив, что ему это не по нраву. Тем более, к чести Лизы, она всегда умно выбирала время, не прерывая совещаний или еще чего-то в этом роде.

Если ей вдруг приспичило петь, просто потому что хорошее настроение, она пела, не отрываясь от каких-то бумаг и статей, которые просматривала. Причем, иногда пела так, что было слышно и в коридоре офиса, и в его кабинете. Когда такое случилось впервые, Калиненко, не совсем поняв, что происходит, пошел разбираться. А застав растерянного и немного напуганного его появлением студента, удивленно наблюдающего за Елизаветой, которая при этом что-то чертила на листе ватмана, занимающем весь стол, сам начал улыбаться. Мысленно. Чтоб авторитет себе не подорвать окончательно.

Это пиарщику можно горлопанить детские песни на весь офис (этого самого голоса не имея вообще, кстати, но Лиза и это умудрялась превратить в позитив), а он серьезный человек, в конце концов. Еще немного, и снова станет «смотрящим».