Наваждение - Страница 76

Да и не до того было именно в этот момент, и Лиза прогнала некомфортные мысли прочь. Хотя, без сомнения, было бы куда проще предсказать поведение мужа, зная о его чувствах к родителям. А вот так, она даже немного опасалась. Но все равно говорила. А когда закончила недолгий рассказ, в кабинете повисло молчание.

Дима сидел в своем кресле, сцепил руки, сплетя пальцы. Смотрел на стол перед собой. И молчал. Минут пять, наверное. И у Лизы не хватило духу еще что-то сказать или спросить. Она просто сидела, так же молча, как он, и ждала реакции. И в шубе, которую так и не сняла, зайдя сюда, становилось парко.

Но дождалась все-таки. Дима решительно поднялся и, сняв свое пальто с вешалки, глянул на Лизу:

- Поехали.

Его взгляд ни о чем ей сейчас не говорил: плотный и какой-то тяжелый. Нечитаемый.

Лиза молча встала и пошла с ним, куда бы Калиненко не собрался.

Больницы ей давно перестали нравиться, не имелось у Лизы никаких приятных ассоциаций ни с одной из них. И эта не пришлась по душе: старая, ветшающая, с облупившейся краской, протертым линолеумом и въевшимся в сами стены больничным запахом. Лиза не поспевала за Димой, который широкими шагами пересекал мрачные коридоры, умудряясь моментально обнаружить администрацию, “главных” и “ответственных”. Потому просто оставалась у лестницы с молчаливого одобрения мужа, пока он выяснял в каком отделении и в какой палате находится его отец, и пока разговаривал с заведующим отделения. И наблюдала.

Пусть Дима по прежнему, казалось, не проявлял никаких эмоций, Лиза даже на расстоянии ощущала, как бурлит в нем напряжение и энергия, словно вода в закрытом баке закипает. Нагнетая пар. И давление. Тем не менее, это никак не сказалось на эффективности его действий. И уже через пятнадцать минут после прибытия, они подходили к необходимой палате на втором этаже.

Такая же обшарпанная и старая, как и вся больница. Окна деревянные, рассохшиеся, из которых ощутимо тянуло зимним ветром. Но это не приглушало накопившиеся “миазмы” старости, болезни и какой-то тяжести. Эмоциональной, душевной. Палата не была одноместной: три пациента, все явно старше шестидесяти, лежали на разных кроватях. Скрипучих и, сомнительно, чтобы удобных. Рядом с одним из пациентов, на еще одной кровати, сидела уже знакомая ей мать Димы. Значит, этот мужчина - его отец. Да и сходство просматривалось.

- Здравствуй.

Отрывистое и резкое приветствие показалось неуместным. Да и не слышалось в нем участия или радости от встречи. И растерянности не было. Только все то же нагнетаемое напряжение, которое Дима в себе подавлял. Лиза в принципе не нашлась, что сказать и лишь кивнула матери мужа. Она чувствовала себя здесь до жути неуместно.

На какой-то миг ситуация словно бы замерла: все застыли и, ничего не говоря, смотрели один на другого. На них смотрели даже пациенты с соседних кроватей, выглядевшие не лучше старшего Калиненко. Только мать Димы сжала руки так, что кисти рук побелели. И как-то затравленно глянула на мужа. Может потому, что не ожидал их увидеть, мужчина на несколько мгновений смотрел на них с откровенной растерянностью и удивлением, позволяя Лизе рассмотреть себя. И то самое сходство, и явные следы долгой, тяжелой болезни: истощенные черты, восковую кожу, с пробившейся на впавших щеках седой щетиной, всклокоченные седые же волосы, слежавшиеся на одной стороне. Скрюченные пальцы, тоже воскового желтого цвета, цепляющиеся за казенное одеяло.

Но спустя несколько секунд эта оторопь и удивление прошли:

- Ты расстаралась? - явно гневно, пусть и сиплым голосом, то и дело откашливаясь, мужчина глянул на жену.

Женщина не спорила, не оправдывалась и не возражала, только сильнее ссутулилась, продолжая рассматривать свои руки. Старший Калиненко скривился с плохо скрываемой злобой. А может и не хотел он ее скрывать. Как и сжавшиеся в кулаки тощие пальцы, словно неосознанно попытавшиеся замахнуться на еще больше скукожившуюся жену. И при его откровенной слабости, изможденности - это выглядело противно, вызывая одновременно и жалость, и отвращение в Лизе.

Дима резко шагнул вперед, словно собираясь вмешаться, хоть и сомнительным казалось, что у его отца все же хватит сил оторвать кулаки от одеяла. Но это движение, видимо, разозлило его отца еще больше. Он шумно и тяжело втянул воздух в себя раскрытым ртом, закашлялся, и мотнул головой жене:

- Вон… пошла, - все еще со злобой, хоть и едва тянул голос между приступами кашля, велел он, не сомневаясь, что его послушают, видимо. Будто и не он умирал, прикованный к кровати, явно полностью завися от жены.

И женщина, не споря, юркнула мимо них к выходу из палаты. Облегченно? Однако, не похоже, чтобы кого-то еще эта сцена задела так, как и ее. И Дима, и те самые соседи по палате не выказали никакого удивления или недоумения. Видимо, часто наблюдали подобное.

Честно говоря, Лиза давно не чувствовала себя так мерзко. Словно ощутив это, Дима повернулся к ней:

- Лиза, ты тоже выйди. Пожалуйста.

Вроде бы тоже самое, а сказанное иначе и прозвучало по-иному. И разница двух этих “распоряжений” повисла в тихом пространстве палаты, заставив Лизу вспомнить, как для Димы, даже пьяного, было важно доказать, что не похож на отца. Теперь ей стало очень понятна причина.

- Хорошо, любимый.

Она сказала это автоматически. И в тоже время, впервые так. Кивнула, испытывая неловкость. Не потому, что Дима не знал о ее чувствах. Просто Лиза старалась не оглашать этого при ком-то еще с прошлого периода отношений. Это наедине она могла себе такое позволить. Или сейчас уже не только? Ведь они женаты. Вот и прорвалось? Да и эта отвратная ситуация… Хотелось умыться.